Читать онлайн книгу "Отражения. Книга стихов"

Отражения. Книга стихов
Александр Рудт


В сборник «Отражения» включены стихи 1998 – 1999 г., которые были в разрозненных блокнотах, а большей частью в сильно пострадавшем от попадания горячей воды черновике. Что-то удалось прочесть и восстановить автору спустя 20 лет.





Отражения

Книга стихов



Александр Рудт



© Александр Рудт, 2021



ISBN 978-5-0055-7072-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero










От автора


Да, интересная судьба у этой книги. Случилось так, что соседи сверху затопили нас горячей водой. Пострадали обои, половое покрытие и – главное – книги и черновик, лежавшие на письменном столе. Пропитанные водой, разбухшие книги и «амбарная книга» – черновик долго сушились на балконе, а потом отправились на антресоли. О потере текстов как-то особенно не переживал: что-то было ещё и в блокнотах, что-то отпечатано в рукописи готовившейся книги. Да и писалось тогда легко, и утрата двухсот текстов была не критична. Но при недавнем большом ремонте, когда освобождались от скопившегося мусора, обнаружил готовый рассыпаться черновик, в котором, как ни странно, можно было разобрать почти половину текстов. Даже в урезанном виде получалась законченная книга. То, что она издается двадцать лет спустя, думаю, читатели не заметят: и проблемы те же, и люди не меняются. А для меня это значимый блок из жизни, поисков, творческого осмысления мира, эпохи и себя в них. Надеюсь, читатели не разочаруются, увидят что-нибудь близкое.




1





Сомнамбулические стихи в ночных горах


То ли морось, то ли облако
на моей горе в ночи.
За стеной палатки – около —
речка дробная ворчит.
Гляну: осыпи и пропасти,
старый месяц и сосняк.
А в душе давно нет робости.
Что судьба моя? – пустяк.
И расселина зовущая
на белеющей скале.
Мы из прошлого в грядущее —
и бесследно на земле.
Ни о чём уже не сетую —
жесткий мир замешан так —
и про песню недопетую,
и последний сердца такт.
По камням бегу – и чувствую:
шар качается земной.
Что случилось с Заратустрою —
эхом, горечью – со мной.
Для чего живу? – растерянно
крик в долину упадёт.
Дождь? Морзянка? Бог? – размеренно
по пустой палатке бьёт.

    23 сентября 98



Элегия


Не плачь ты, птица, обо мне,
что вброшен в эту осень злую,
что не ищу покой в вине,
а пью ручья тоску тугую.
А над костром моим звезда
мерцает ровно, неизменно.
И не во мне одном беда,
а в сотворении вселенной.
И на порог лесной избы
листва ложится так уютно.
Суть несложившейся судьбы
сбегается, как шарик ртутный.
Туристов толпы чередой —
на что народ глазастый, вроде! —
проходят, скит не видя мой,
как мимо Шамбалы проходят.
И ты от стаи далеко —
отстала? впереди? – неважно.
А сердцу горько и легко
в сентябрьской медленности влажной.
Не плачь ты, птица, обо мне.
Я о себе давно не плачу.
И не молюсь на крест в окне,
и зябко рук в рукав не прячу.
Твой крик всё тише. Бог с тобой.
Я знаю: юг тебя дождётся.
И встанет солнце надо мной.
И грянет эхо из колодца.

    30 сентября 98



«Печорин пьёт дешевое вино…»


Печорин пьёт дешевое вино.
Немытый дервиш гладит обезьяну.
За чайханою зелени пятно
томится в душном полдне Исфагана.
Уже с болезнью злою не борясь,
Григорий Александрыч дотлевает.
Что ищет здесь заезжий русский князь?
в вине какую горечь растворяет?
«Грузи коляску, Прошка», – говорит.
«Куда? в жару – то? Образумьтесь, барин»
А стрелка минарета так горит.
что облако истлело в этом жаре.
Оставил стол. И злой его смешок:
«В России нет! А здесь тогда откуда?» —
слугу пугает. Тот швырнув мешок,
ворчит: «Ох, эти барские причуды»
«Уже недолго. Потерпи чуток» —
Печорин извиняется как будто.
Пёс у ворот почесывает бок.
Фонтан вдали посверкивает ртутно.
Поправил тент. И расстегнул сюртук.
Он смотрит вдаль. Он никому не нужен.
И проклят север им. И проклят юг
И за коляской пыль постыло кружит.

    23 декабря 98



«Осенний шмель нерасторопный…»


Осенний шмель нерасторопный
бессмысленно пронзает высь.
Поющий ямб четырехстопный
шутя преображает мысль.
Рас тут кристаллики в растворах,
иную суть понять веля —
под сентября гипнозный шорох.
под муку смертную шмеля.
Не день – знобящая утеха,
коктейль «Истома сентября».

О, галактическое эхо!
О, воздух в капле янтаря!

    7 сентября 98



«Мандарины пахнут Новым годом…»


Мандарины пахнут Новым годом,
школьной ёлкой, зимнею свободой,
скрипом санок под горой на Южном,
штурмом крепостей ватагой дружной.
смелостью – дурной и в кровь разбитой
на вершине вышки, льдом облитой,
вкусной книжкой, пульсом в ловкой клюшке,
восхищенным блеском глаз девчушки.
Мандарины так уводят в детство,
что лбом в айсберг впору упереться.
Шар пахуче – пористый ласкаю —
и, как солнце – в небо запускаю.

    29 декабря 98



«Посредине сентябрьского дня…»


Догоняет меня карусель…

В. Белоножко


Посредине сентябрьского дня
карусель в лесопарке кружится,
подростковую радость граня,
сквозь судьбу, сквозь летящие лица.
Только высверк улыбки твоей.
И хвоинки на шапочке белой.
А касание счастья – больней.
Ничего с этим мне не поделать.
Посредине сентябрьского дня
карусель сжала пальцы до крика.
И уже не отпустит меня
до простившего смертного мига.
31 декабря 98



* * *



Путилину Ю. и Морозу В.


Пахнуло московской общагой,

студенчеством, долгой весной.

Как будто наждачной бумагой

содрали с души тонкий слой.

Поёжусь. Слова Гераклита —

с плевком – матерком – на ходу.

Как, други мои, без гранита?

Что ждёте: удачу? беду?

И что нас разводит всё дале?

Как вы – через мусор речей?

Другой стороною медали

рукою развернуты чьей?

И сделалась пешка фигурой.

И – межи по общей стране.

Родные – Володя и Юра.

как быть – непринявшему, мне?

Увидимся? – вряд ли, не сможем.

И всяк в зазеркалье своём.

И всё же, и всё же, и всё же —

про Стеньку, напившись, поём.

2 января 99



* * *

Что за осина здесь на повороте!

А желтый цвет её о чём дрожит?

Движенья духа и старенье плоти.

Мой век короткий за листвой летит.

Мир неизменен: так же рассветает,

и на любом пути есть поворот.

И кто – то крест на плечи возлагает,

и кто – то в руки вервие берёт.

сентябрь 98, 2 января 99




«Уже просвечивает вечность…»


Уже просвечивает вечность
сквозь разговоры о дожде,
и в шутках чувствуешь увечность
и ложь во вспыхнувшей звезде.
Кивки. «Удачи». «Вам того же»
До встречи на похоронах.
Проводим, жизни не итожа…
помянем – глупо, впопыхах.
А небушко – как будто то же,
что сорок лет тому назад.
Что бросит в краску, растревожит?
На ком, на чём задержишь взгляд?
Друзья – с тонзурами.
В старушки девчонки перешли – когда?
И жизнь не стоила полушки,
коль смысла нет в ней никогда.
И что Сократы, Канты, если
не плача в ночь идём гуськом?
А всё поем частушки – песни,
склонясь над слабым огоньком.

    3 января 99


* * *

Мне нравится жить в городах небольших,

где лес или степь за соседним кварталом,

где в гулком овраге ручей не затих,

где лгунья – кукушка вещать не устала.

Трамвайчик по улочке бодро бежит,

и солнце, тоскуя, не гаснет от смога.

А сердце по гулу метро не болит.

Но кажется ближе до спящего Бога.

«Триумфа хотящий да будет вне стен

Великого Рима»? Не вру ли себе я? —

в столице бываю и глуп, и блажен, —

и здесь – на ладони держу скарабея.

Но чаще вот здесь солнца длань на плече,

и звёзды огромные в кроне сосновой,

и счастье в таежной избе при свече,

и день – с новой мысли и истины новой.

4 января 99




«Ещё неотмытого леса…»


Ещё неотмытого леса,
дрожанье, качанье, полёт.
Из – под ледникового пресса
ручей, выбиваясь, поёт.
Апрельское солнце по лужам,
сощурясь, идёт не спеша.
А в сини сорокою кружит
зимы захмелевшей душа.
И бьёт прямо в сердце под вечер
капель. И бесспорно опять,
что «лучшее завтра» – навстречу,
что можно и петь, и страдать.
Сливаешься с воздухом, твердью
и бродишь по краю беды.
А между рожденьем и смертью —
штришок от мелькнувшей звезды.

    3 марта 99


* * *

Пылает яркий свет в тех окнах, за которыми

когда – то ты жила – лет тысячу назад.

И гул, и суета за бежевыми шторами,

и смех, и блёстки фраз из форточки летят.

Не видел никогда я этих люстр включенными,

направо у двери едва дышал ночник.

И отменялся век губами истомленными,

и не терпел словес растерянный язык.

Сверхновою звездой взрывалось счастье полное,

и в локоны лицом уткнувшись, замирал.

И легкость, и покой входили в сердце волнами,

и лунное бедро без дрожи осязал.

И закрывалась дверь бесшумно – осторожная,

и март меня встречал капельной темнотой.

И дикою была отчаянность безбожная,

с которой – рядом мать! – встречались мы с тобой.

Но день съедал снега. И воробьи над лужами

кричали о любви. И твой призыв – звонок

тащил к ночной двери и то в душе выуживал,

что хочет поддержать безумства огонёк.

Март шлифовал судьбу, учил ценить мгновенное,

и вздох твоих духов весь город заполнял.

Имеющий талант терять всё драгоценное,

я счастье принимал, но край предощущал.

И сшиблись, как клинки, две гордости ненужные.

Назло себе и всем! Как жарко флот горел!

Не верилось ещё, но сталью харалужною

прочерчен был в душе карающий предел.

В галактике другой, иным светилам веруя,

акафисты слагал и храмы возводил.

И поднимался сад. Всё было полной мерою.

И принимал. То клял, то пел. Но не скулил.

И никогда б сюда не завернул, наверное,

но этот пёс – шалун, за голубем гонясь,

завел в забытый двор, и в горечь безразмерную,

чтоб правдой подышать и намолчаться всласть.

Чертился и тобой пунктир судьбы неспевшейся.

Всё отменяет «но» и отрезает «не».

Был в гавани тогда корабль незагоревшийся!

Кингстоны я открыл. Так ты велела мне.

За окнами поют – банальная история.

И в сон твой приходить давно я перестал.

Я в колбы всё собрал. И вырастил в растворе я

с оттенком глаз твоих магический кристалл.

И долго сквозь него смотрел я бессознательно.

Но жизнь смещает спектр, у жизни свой баланс.

Я думал: в суть, в ядро, а вышло – по касательной.

Но этот в спину взгляд. Но этот резонанс.

декабрь 98, 5 марта 99




«Городок мой, я тебе не нужен…»


Городок мой, я тебе не нужен.
Впрочем, невеликая беда.
Всё равно похрустывают лужи
и дрожит капельная вода…
и сентябрьский ветер над аллеей —
искренен, уютен и щемящ…
и от духа тополей шалея,
дождь июньский трогает мой плащ.
Городок мой, я пройду неслышно
горькой и пустынною стезей…
надо мной без славословий пышных
хлопнут крышкой, заспешат с землей.
А пока что на сыром бульваре
отраженье облаков у ног…
есть и ты у Воланда на шаре,
северный уральский городок.
Ты мне снился за морем, бывало…
я тебе не снился и не снюсь…
для чего старуха нагадала, что в твоих аллеях растворюсь?
Городок мой, я тебе не нужен…
да и я ли только, Боже мой!
Лист кружится и планета кружит.
Солнце. Пульс.
И вечность за спиной..

    2 марта 98



Стихи о мастерстве


1

Спасибо вам. кто мне мешал :

лжецам, завистникам – спасибо..

я б никогда собой не стал,

когда б не горечь и ушибы..

когда б не с желчью песня шла,

а ткались сладкие рулады..

За ваши добрые дела

поклон вам низкий, ретрограды..

2

А сам? – увидя свежий дар,

его явленьем наслаждаюсь.

и глупый отвожу удар,

и стать плотиной не пытаюсь..

А надо б: на хвалу – табу!

и гнать по щебню и кюветам,

чтоб сотворить ему судьбу..

а без неё поэта нету..

3

А вдруг сломается талант? —

сопьется или кончит пулей?

скажи, всевышний, кто гарант.

что палку с ним не перегнули?

где мера мукам? Пот со лба

стирается хламидой грубой..

Чу, боже – это славы трубы?

или архангела труба?

28 апреля 98




«Ни креста православного…»


Ни креста православного,
ни звезды – нержавейки.
Впрочем, это не главное —
помнят о человеке?
В чьей – то памяти слышится
голос радостный, давний?
Сонно клевер колышется,
ходят тени, как ставни.
Слышь, Земля мавзолейная,
всяк ли этим утешен?
Не приемлю елейного —
и насмешлив, и грешен.
Шаг материи – тление,
переход, не концовка.
Где же ты, просветление?
Что всё глупо, неловко?
Сказка реинкарнации
для юнцов с прибабахом.
Побреду сквозь акации
без надежды и страха.
Истин гальки удобные
на ладони подкину.
Чьи там взгляды надгробные —
как булыжники в спину?

    21 декабря 98



Послесловие к сказке


И вот дурак женился на царевне
и поселился в теремном дворце.
Неделю пил народ в родной деревне,
и пел гусляр на золотом крыльце…
Но скоро неразумные указы
страну в упадок стали приводить,
Явились глад и мор, и все заразы,
что только может мозг вообразить…
И ропот побежал:
«Не царской крови
Иван-дурак… Ату его, дубьём.
На трон – царицу!“ „Что там о любови
меж них болтать! Вот-вот все пропадем



И задушили дурака подушкой.
Погоревав, царица кнут взяла…
В расцвет пришли губернии послушно,
страна и мощь., и славу обрела.
Но в сани не свои стремилась придурь,
руки вдовы другой дурак просил.
И сглатывала летопись обиду,
и видеть это было свыше сил.
А «сын ошибок трудных»? – мимо, мимо!
Нет толку от науки, мудрых слов.
И всё наивен век невыразимо,
и сказочно богат на дураков.
24 декабря 98




12 лет спустя


В поместье у Туровских оживленье:
к хозяйке едет старшая сестра.
Жap в самоваре. Достают варенье
и на дорогу все глядят с утра.
И вот карета меж столбов воротных,
слуга спешит в ней дверцы отворить:
выпархивает мальчик беззаботный,
сестрёнке помогает вниз ступить.
Княгиня в темной шляпке, в темном платье —
она всего полгода как вдова —
Её встречают сестрины объятья,
«чмок» графа и дежурные слова.
И вот беседа за вином и чаем:
Как Петербург? Что здесь произошло?
А шрам у графа еле различаем
/он под Варшавой ранен тяжело/,
Пускай он третий год уже в отставке,
себя зовет полковником всегда.
Сынки растут /всегда хотят добавки!/,
и шалуны такие, что беда,
Графиня Ольга, говоря об этом,
от счастья прямо светится. Сестра
не скажет ей ни слова про поэта
/что в знойный полдень холодок утра?/
Зевает граф и в кабинет уходит,
детей на луг уводят поиграть.
Вдвоем. Как в детстве. Не мелькнули, вроде,
двенадцать лет. Как сладко вспоминать.
Спохватываясь, говорит графиня:
«Опять я о себе! Ведь ты одна…
И это предпочтенье черно-синих,
надеюсь, сменит позже белизна.
Сосед раз в год в именье заезжает.
Чуть седоват. И холост до сих пор…»
«Ах. 0ля, кончим.,. чай вот остывает..,»
Встает княгиня, потупляя взор..
«Пройдусь по парку». Солнце ей навстречу
бросается, смеясь, из-за колон..
Чуть за полдень. Ещё совсем не вечер.
И благовеста слышен перезвон..
25 декабря 98




«Бьёт под сердце осень…»


Бьёт под сердце осень,
бьёт под сердце.
Луг за обмелевшею Турьёй
перерезан воробьиным скерцо
и смущен сорочьей суетой.
Журавлиный клин неторопливый,
промелькнув, всех птиц растормошил.
И тоску, и переливы силы
прячет шум немарафонских крыл.
Это ненадолго, это просто:
«Нам бы тоже, да нельзя никак».
Всё чернее леса голый остов,
всё сильней в березняке сквозняк.
Город сжёг листву в аллеях гулких
или вывез в ближние поля.
Далеко вспугнёт озёра «тулка»,
этот колкий луг не шевеля.
Тень мою пересекают птицы,
свет и тень в глазах, да облака.
Лугом ли, пичугой притвориться,
чтобы жизнь была ясна, легка?
А карьер Песчаный иней прячет
до полудня с южной стороны.
В мире – осень.
А в душе – тем паче.
Но восходит свет из глубины.

    18 октября 98


* * *

Это мартовский день.

Кроны сосен – бесснежны.

Но сугробы простудой ещё отдают.

Отсекают тоску и усталость небрежно

добрый глянец янтарный и хвойный уют.

Силы есть на шажок, на улыбку и веру.

Всё бывает… чем чёрт.. может, этой весной.

Надоевшие притчи, чужие примеры —

слава Богу, уже обхожу стороной.

И не воздух сегодня, а брага густая.

А в сугробе – никчемный загонный флажок.

Как сорока хохочет, на крону взлетая!

Как исходит водой в тёплых пальцах снежок!

3 марта 98




Тверской Плач


Мы мечами рублены, мы кнутами сечены..

в ноздри наши рваные ударят гарь.

Вот что приключилося во Твери возлюбленной

для певца вот только что, а для внуков – встарь..

Сотню лет без малого мы под игом корчимся..

татарва бесчинствует, изнуряя Русь.

Нукеры Чол-хановы снова к нам нагрянули..

имя это гадкое – как реку – плююсь.

У кого коня возьмут, нет коня – жену возьмут,

нет жены – несчастного в рабство поведут.

Если заартачишься – враз снесут головушку,

и на пике с хохотом голову несут.

Вот и нынче варвары досыта награбились,

но вдругорядь начали торжище трясти..

Сердце христианское многотерпеливое,

вот и ты взрываешься: « Не могу снести!»

За дубьё схватилися, в колокол ударили

и пошли татарскую нечисть мы крушить..

А Чол-хана в тереме, где он сразу спрятался,

стали жарким пламенем праведно казнить.

Эй, деды, погибшие здесь на стенах некогда! —

бой наш сверху видючи – каплю легче вам?

И за город грабленый, и за нас поруганных,

и за вас – отмщение ныне аз воздам.

Но ещё не выстыло свежее пожарище,

но ещё не тронуло тление врагов —

как с востока к городу рать пришла татарская,

вместе с нею – русские.. в двадцать пять рядов..

А под стягом княжеским – или это блазнится?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66930433) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения

Навигация